Мировая история музыкальных конкурсов показывает, что победа в соревновании — это совсем не главное в жизни. Диплом лауреата еще не гарантирует его обладателю ни славы, ни карьеры, ни счастья.
Александр Слободяник оказался «неконкурсным» пианистом. В 1960 году в Варшаве на конкурсе имени Шопена Слободянику досталась седьмая премия, в 1966 году на конкурсе имени Чайковского — четвертая. Больше музыкант не предпринимал попыток участия в музыкальных состязаниях. Ему это было и не нужно. В течение всей своей музыкальной карьеры Александр Слободяник оставался любимцем публики.
Детство Александра Слободяника прошло в городе Львове. Там же начались первые музыкальные занятия. Мальчик вырос в музыкальной семье, и первые пианистические шаги сделал под присмотром матери. Чуть позже мальчика отдали в музыкальную школу. Талантливый юноша быстро делал успехи, участвовал в крупных концертах, выступал в филармонии. В четырнадцать лет Александр Слободяник уже исполнял Третий концерт Бетховена.
Видя в молодом человеке огромный творческий потенциал, родители решили перевести его в Москву, в Центральную музыкальную школу при консерватории. Какое-то время Слободяник учился у Сергея Леонидовича Дижура, а чуть позже попал в ученики к самому Нейгаузу.
Однако регулярных и плодотворных занятий с Генрихом Густавовичем у Слободяника не получилось. Пианист от бога, Слободяник не считал нужным утруждать себя длительными занятиями. С самодисциплиной у молодого музыканта дела обстояли неважно. Юношеские музыкальные успехи Слободяника были результатом природной одаренности. Он привык побеждать одной силой своего таланта, а потому занимался нерегулярно и неровно, по настроению. А Генриха Густавовича Нейгауза было не удивить одним талантом: он привык видеть вокруг себя способных и мотивированных к учебе молодых людей.
Переехав из Львова в Москву, молодой человек увлекся столичной жизнью, новыми впечатлениями — это не могло не сказаться на учебе. В конце концов встал вопрос об отчислении из консерватории. Ситуация разрешилась переводом Слободяника в класс молодой преподавательницы Веры Горностаевой. Сам Слободяник в одном из интервью признается, что очень сожалеет о скором расставании с Нейгаузом, о том, что сумел взять только малую часть того, чему его мог и хотел научить преподаватель.
Вера Горностаева вспоминала Слободяника как очень талантливого, но ленивого студента. Рассказывала, каким апатичным был Александр на уроках, как на вопрос: «почему не выучил?» отвечал: «как-то руки не дошли».
Потом я поняла, что он просыпался на сцене. Кураж, совсем все другое. Например, когда мы делали его знаменитую программу из 24-х этюдов Шопена, я устраивала обыгрывания в разных музыкальных школах (это было несложно: меня везде знали, да и его полюбили). Он играл, я записывала в тетрадке. После концерта мы садились, и я делала ему замечания. И вот тогда он их выполнял. А в классе это было отрешенное и полусонное существо.
У него был врожденный, естественный пианизм. Звучало все, звучало от Бога. Не хватило характера.
Горностаева вспоминала, что Слободяника нужно было не учить играть, а всего лишь заставить заниматься. Молодой человек все схватывал на лету. Горностаева смогла мобилизовать своего ученика, ее сила воли и энергия сделали для Слободяника даже больше, чем ее пианистическое мастерство и уровень культуры. Под руководством Веры Васильевны молодой пианист благополучно окончил консерваторию и аспирантуру. Началась взрослая самостоятельная концертная жизнь.
Слушатели всегда любили Александра Слободяника. За что? Красивый, эффектный, выразительный мужчина, талантливый музыкант…? — Таких на концертной эстраде много. Было в игре Слободяника что-то особенное, неуловимое, свойственное ему одному.
Природа щедро одарила Александра Слободяника музыкальностью, эмоциональной широтой, восприимчивостью к прекрасному и умением это прекрасное передать через музыку. Большой, своеобразный талант.
Своеобразие игры пианиста ощущается сразу же, с первых нот. В его игре нет никакой заштампованности, каждое произведение он играет свежо и совершенно по-своему. Эта музыкальная непосредственность всегда делала его выступления полными жизни. Слободяник никогда не любуется собой, в моменты выступлений он отрешен от всего земного и подчинен только музыке.
Своеобразие музыкальных темпов Слободяника можно считать его игровым почерком. Он никогда не спешил. Даже исполняя виртуозные пьесы, в которых другие исполнители любят «блеснуть техникой», Слободяник никогда не «загонял» темпы. Некоторые критики даже упрекали его в заторможенности. Музыкант никогда не терял контроля над собой и своими эмоциями, он всегда был подчеркнуто сдержан, спокоен, полон достоинства. Там, где другие исполнители начинали суетиться и впадать в экзальтацию, Слободяник оставался величавым и значительным.
Своеобразие исполнительства Александра Слободяника кто-то из критиков назвал «славянской интонацией». Есть в его игре что-то необъяснимо русское и задушевное. Вероятно, поэтому Слободянику так хорошо удавались произведения русских композиторов. Он много играл Чайковского, Рахманинова, Прокофьева.
Зарубежная публика всегда особенно тепло принимала пианиста именно на тех концертах, где он исполнял русскую музыку. За границей исполнительство Слободяника — подчеркнуто русское музыкальное явление, в его музыке очень чувствуется национальный колорит. Публика всегда любила Слободяника, его зарубежные гастроли неизменно проходили с огромным успехом.
Конечно, музыкальная техника Слободяника небезупречна. Как в студенческие годы он неровно занимался — стихийно, по настроению, так неровно проходили его концертные выступления. Он знал, что в любой момент может что-то потерять, «оступиться». Потому больше любил играть произведения крупных форм, где небольшие огрехи не столь заметны, как в миниатюрах.
Слободяник не случайно любил масштабные произведения. В них он чувствовал себя спокойно и уверенно. Его фортепианная техника была таковой, что «виртуозность крупным планом» выходила необыкновенно красивой. А вот с мелкой техникой у Слободяника были проблемы. Виной тому специфическая анатомия рук или недоработки и упущения молодости — не нам судить.
На концертах Слободяника можно было наблюдать свойственные ему перепады вдохновения. В одном вечере блестящие и красочные номера могли сочетаться с совершенно невыразительными и инертными. Музыкант как будто терял интерес к происходящему, «засыпал», уходил в себя. А через несколько минут вдруг снова загорался творческой энергией, становился увлеченным и уверенным.
Наверное, эту творческую нестабильность Слободяника можно отнести к недостаткам. И все же — живой человек не способен, не может постоянно распоряжаться своим вдохновением, вызывать его в нужный момент и «выключать» за ненадобностью. Живое, непосредственное, сиюминутное творчество музыканта тем и ценно, что его эмоциональные порывы всегда были искренни и чисты.
Со временем Слободяник стал давать меньше концертов, существенно сократил свой репертуар. Чаще выступал в школах и музыкальных училищах, чем в филармониях. Говорил о том, что самое страшное для артиста — это равнодушие публики, а в музыкальных учебных заведениях нет равнодушных, поэтому играть там всегда радостно и приятно.
«Даже в «антисанитарных условиях» можно сыграть совсем неплохо. Да, да, можно, поверьте мне. Но — если только удастся самому увлечься музыкой. Пусть эта увлеченность придет не сразу, пусть 20—30 минут будут потрачены на то, чтобы приспособиться к ситуации. Зато потом, когда музыка по-настоящему захватит тебя, когда заведешься, — все вокруг становится безразличным, не имеющим значения. И вот тогда можно сыграть очень хорошо…»
Александр Слободяник умер в 2008 году. Ему было 67 лет.
Настоящему индейцу надо только одного, Да и этого немного, да почти что ничего. Если ты,…
Пускай меня сегодня не поют - Я пел тогда, когда был край мой болен. 28 декабря 1925 года, в…
Уберите цветы и букеты! Унесите лавровый венок! Адреса, поздравленья, буклеты Запихните в помойный мешок! И…
Музыка этой оперы была продиктована мне Богом; я лишь записал ее на бумагу и донес…
У кого было так, что переложение слушаешь с большим удовольствием, чем оригинал? Со мной такое…